Наибольшие проблемы — от добрых намерений. Нужен ли ребенку отец – конечно же да скажете вы и будете правы, я тоже так считала и считаю, но раньше не задумывать об этом. ответ приходил сам собой, ну как же ребенок без отца, но один случай наглядно доказал что бывает с детьми без отцов, и это подкрепило мои убеждения практикой. Рассказываю студентам о своих скитаниях школьным психологом, они всегда спрашивают: почему я покинула эту работу? Причин много, ключевая — невозможность помочь детям реально. Дело в том, что без сотрудничества с родителями или хотя бы без их невмешательства, все усилия школьного психолога сводятся на нет.
Хочешь поднять детскую самооценку, наконец достигаешь результата — твой маленький «клиент» начинает верить в собственные силы, в то, что может достичь успеха. И здесь родители за первую же неудачу: «Разве можно быть таким дураком? Я тебя что, головой ударила когда рожала?»…
Боится ребенок темноты. Мало что за ней мерещится: Бабай или другое чудовище. Здесь и взрослому страшно иногда ногу из-под одеяла выдвинуть — вдруг что-то укусит? Причины страхов у детей разные, и это важно, хотя и не так важно. Главное — толерантное отношение. И никак нельзя детей стыдить или запугивать. Консультирую родителей, советую: «Оставляйте маленький светильник возле кроватки, не закрывает дверь в комнату, не устраивайте богатых ужинов перед сном, читайте хорошие сказки …» В ответ слышу: «Я тоже боялся темноты и бы со мной церемонились, что бы из меня вышло?» Вопрос резонный. И что же получилось? Черствый, садистический отец, не способен прижать ребенка, успокоить, развеять детские страхи.
Нужен ли ребенку отец
Самый ярких случай — история маленького Вадика, первоклашки. Ко мне обратилась его учительница. Подыскивая слова, объяснила: «В Вадика … как бы это сказать … условный рефлекс на крик. Дитя, старательное, но ничего не делает, пока голоса не повысит. Сидит в окно смотрит, бумажки какие-то разрисовывает. Просишь — никакой реакции. Раз не выдержала, ногой топнула, раскричалась — начал работать. Сейчас самой страшно. Что с ребенком?» Едва успокоила. Попросила привести Вадика.
Заходит. Смотри куда сквозь меня огромными, без всякого намека на какие-то эмоции глазами, — пустыми, жутко. Приглашаю сесть за стол. Предлагаю листочек бумаги.
— Вадик, — говорю, — давай нарисуем твою семью. С кем ты живешь?
— … М-м-м … ну, с котом.
— А еще с кем?
— Бабушка иногда приезжает.
— А мама, папа?
— … Ну да, и они.
— Может еще кто-то? Нарисуй кого хочешь. Я тебе не помешаю.
Отхожу сторону, наблюдаю. Вдруг выпускаю из рук карандаш, случайно. От реакции Вадима у меня чуть сердце не стало. Он подпрыгнул, опрокинул стул, упал, потерял карандаши, забился в угол у окна и закрыл ладонями глаза.
— Извини. Это я виновата. Впустила карандаш, — пытаюсь подойти, обнять, успокоить.
— Не я?
— Нет, конечно. Это я уронила карандаш и он громко упал.
— Я уронил другие …
— Ну и что? Давай вместе собирать. Соберем, будем рисовать. Хорошо? — Будем рисовать, — эхом повторяет мальчик.
Во время нашей первой встречи нарисовать семью Вадим так и не смог. Его руки дрожали. Как он ни старался удержать карандаш, тот выпадал из рук. Это приводило мальчика в странное состояние. Он замирал на несколько секунд, щурился, словно в ожидании удара, и только понимая, что его ругают, поднимал карандаш.
Рисунок семьи, который Вадим принес из дома, меня поразил. В правом нижнем углу бумаги он нарисовал свою семью: себя, отца, брата и кота. Действительности это были маленькие пятнышки, о том, кто именно нарисован, я узнала, расспросив мальчика. Мамы на рисунке видно не было. Как пояснил Вадим: «Она везде, и никогда не знаешь, откуда придет».
Я работала с Вадимом около месяца. Мы встречались почти каждый день после занятий. Ему нравилось приходить ко мне и заниматься своими делами. Мальчик рисовал, играл, иногда брал с собой тетради и делал уроки. Ужасно не любил отвечать на вопросы, но мог сам, ни с того ни с сего, начать рассказывать о себе. Я не мешала, только наблюдала. Постепенно выяснилось, что мама работает на базаре, торгует колбасой. Как отметил Вадим, очень его любит, а потому воспитывает. Воспитывает просто. Бьет колбасой, а также шлангом от пылесоса.
Возмущенная и смущена, я решила вызвать родителей. Пришли. Уставшие, замерзлые (зима). Не перебивая, выслушали все, что я им сказала. И о том, что их ребенок очень способный, и о том, что требует внимания, и лучше не кричать на мальчика, а делать замечания — он поймет (Может, не сразу, но со временем — обязательно). Сказала, что Вадиму стоит уделять больше времени, играть с ним, ходить на общие прогулки. И еще многое другое.
Я говорила, а они слушали молча, без видимых реакций на лицах, без вопросов. Я замолчала. Пауза висела в воздухе минуты три. Потом встал отец, крепкий: больше о нем ничего не помню разве только сильный запах дешевых сигарет. Оперся на мой стол, наклонился и сказал, как плюнул: «Получишь собственных детей, тогда и указывать, что делать. Поняла? Психолог». И это. Мать пыталась раскрыть рот, но он выставил ее за дверь и потянул коридору. Это я понимала по тому, как стихала ее брань в мой адрес и «всей этой чертовой школы».
Вадика я больше не видела. Учительница звонила домой, родители сказали — заболел. Позже они забрали его документы и, насколько мне известно, отвезли к бабушке в деревню, где он и продолжил обучение. Надеюсь, там ему будет лучше.
Чувство вины перед этим маленьким мальчиком до сих пор дает о себе знать. Но и сейчас я не знаю, как надо было поступить. Совсем не разговаривать с родителями? Говорить по-другому? Сделать еще?
Никогда я так остро не чувствовала собственную беспомощность, как в период работы в школе. Осознание того, что от твоих усилий мало что зависит, что все твои старания ничего не достойны, — доводило до отчаяния. Именно поэтому предложение занять должность преподавателя кафедры психологии показалась мне спасением от злой судьбы. Что это — малодушие, трусость, попытка сохранить психическое стабильность (а я действительно была на грани нервного срыва)? Не знаю, трудно сказать. Знаю одно — никто и ничто не может повредить ребенку больше, чем его собственные родители.
Р. S. Все родители хотят видеть ребенка успешным и счастливым? Может и так. Но что для них успешность? Разум? Ребенок теряет детство, сидит с утра до ночи над учебниками, ненавидит и учебники, и родителей, завидует друзьям. Бесстрастность? Ребенок спит в темной комнате, остается одна дома, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Щедрость? Учим отдавать игрушки и делиться последним яблоком, получаем — тихую зависть, ощущение незащищенности, ощущение того, что все могут отобрать. Ответственность? Страхи у детей, в результате приводят к школьной тревожности, заниженной самооценке, неуверенности в собственных силах!